Книга Алексей Щусев. Архитектор № 1 - Александр Анатольевич Васькин

подолгу. Каждый вечер сами сотрудники устраивали чай. Буфетчица оставляла ключ от шкапа с посудой. Продукты покупались в ближайших магазинах. Заваривался крепчайший чай, и мне поручали приглашать к нему Алексея Викторовича. Чаще всего он принимал приглашение и приходил к нам. Чай он пил без сахара и никогда ничего не ел. Если у него бывало хорошее настроение, начинал рассказывать. Рассказывал он о разном.

Акварельный кружок. Занятия проходили в помещении того же буфета. Стоял натюрморт: на фоне светлой стены — красный поднос, стеклянный кувшин с водой, хрустальная ваза с яблоками и две тряпочки, желтая и розовая. Народу занималось много — человек двадцать.

Писали уже несколько сеансов. Я заканчивала свою акварель и отошла от мольберта посмотреть на работу издали. Появился Щусев и все закричали: „Алексей Викторович, не смотрите! Ни у кого ничего не вышло!“ ‘Как не вышло? А это чья работа?’ — и указал на мою. Он дал мне несколько советов, как довести акварель до конца. Этот натюрморт и сегодня висит у меня на стене, не потому что он мне самой так нравится, а потому что его похвалил Алексей Викторович.

Законченные проекты выносились на обсуждение мастерской. Проекты Алексея Викторовича — наравне с другими. После доклада автора начиналось обсуждение, и, если оно шло вяло или не находилось достаточного числа желающих выступить, Алексей Викторович вызывал поименно молодых архитекторов и часто своих оппонентов. Одним из таких идейных противников Алексея Викторовича был Федор Степанович Кравцов, человек убежденный и честный, не считавший возможным говорить иначе, чем думать. Так, если Кравцов не выступал сам, Алексей Викторович просил его высказать свое мнение.

Общее собрание мастерской. Клеймят позором „врага Родины“ маршала Тухачевского. Руководитель мастерской академик Щусев берег слово и говорит всем нам, что он лично знает Тухачевского и тот не может быть изменником и врагом, что он может поручиться в том, что это ошибка или клевета»[195].

Слова бывшей сотрудницы Щусева о его смелых высказываниях по поводу разворачивавшихся в то время репрессией подтверждаются воспоминаниями Н. С. Хрущева:

«И вдруг Якир и вся эта группа — враги народа? Тогда еще не было сомнении насчет того, что они могут оказаться жертвами клеветы. Суд был составлен из авторитетных людей, председателем суда был маршал Егоров. Потом и Егоров пал жертвой этого же произвола. Но тогда у нас ничто не вызывало сомнений. Единственным человеком из тех, кого я знал, высказавший сомнение в виновности Якира, был академик архитектуры Щусев. Как мне потом доложили, он, выступив на собрании архитекторов, сказал, что хорошо знал Якира и с большим уважением относился к нему. Щусев был замечательным человеком. Мы же в то время к нему относились настороженно, считали, что это человек прошлого, что он строил только церкви, был принят царем Николаем II. Он был острым на язык, говорил всегда, что думал, а ведь не всегда это импонировало людям того времени и их настроениям. Вот и в данном случае он сказал, что он сам из Кишинева и знавал дядю Якира, врача и очень уважаемого господина. Поэтому не может допустить, чтобы оказался злодеем или каким-то преступником его племянник. И он не подал своего голоса в осуждение Якира.

Все это было доложено Сталину, но Сталин сдержался, и ничего не было предпринято против Щусева. Я не говорю, конечно, что Щусев был прорицателем и видел, что обвинение несостоятельно. Это простое совпадение, но для Щусева — приятное совпадение. Я потом сблизился с Алексеем Викторовичем Щусевым, когда вновь работал на Украине.

Он неоднократно приезжал в Киев, и я беседовал с ним. Помню, как-то весной, когда еще было холодно, чтобы купаться, бродил он по Киеву, а потом я беседовал с ним: „Ну как, — говорю, — Алексей Викторович, дела?“ — „Да, вот, ходил, смотрел Киев. Прекрасный город, прекрасный“. — „А куда же вы ходили?“ — „Я поехал на Труханов остров, взял лодочку, разделся там на песочке и грелся. Потом пошел откушать пирожков на базаре“»[196].

Угрожали ли арестом самому Щусеву? Да. На это он как-то жаловался Евгению Лансере, удивившемуся тому расстроенному состоянию, в котором застал Алексея Викторовича: «„Определенно хотят моей смерти, определенно все делается с этою целью“… Каганович дал ему в заместители архит[ектора]-еврея-коммуниста, кот[орый] натравливает сотрудников-архитекторов против него, ругается с ним. Грозит его, Щусева, арестовать. „Положим, я его не боюсь, но все это расстраивает“… И потом — „меня так теребят, так повсюду требуют, и по такому вздору, из-за таких дрянных дел и людишек“… И действительно, через несколько минут за ним заехали, вести на какое-то разбирательство… Вот горькая изнанка славы, и почета, и машины…»[197]

В своей мастерской в 1930-е годы Щусев руководит созданием многих интереснейших проектов — реконструкцией Триумфальной площади, площади Крестьянской заставы, а также жилых домов на Ростовской и Смоленской набережных, где были построены соответственно Дом советских архитекторов и Дом для сотрудников Наркомата обороны.

Почти каждый из осуществленных проектов Алексея Щусева можно охарактеризовать по-своему. Какой-то из них самый большой по объему, другой — самый стильный по исполнению, третий — наиболее выразителен. Что же касается Дома советских архитекторов на Ростовской набережной, 5 (соавтор — Андрей Ростковский), то другого такого проекта, с которым связано столько мифов и предположений, пожалуй, у Щусева нет. И что только в связи с ним не писали. А причиной сему даже не сам дом, населенный в 1930-х годах видными советскими зодчими, а старинный храм, стоявший когда-то перед этим необъятным зданием.

Храм Благовещения, что на Бережках ведет свою историю с начала XV века. Здесь стояло подворье ростовских митрополитов, у которых была своя домовая церковь. Храм построили из камня в конце XVII века. Со временем рядом с ним появились трапезная и колокольня. Храм славился своим чудесным мраморным иконостасом.

Именно полукруглая форма дома архитекторов, огибающего церковь, и стала поводом для всякого рода домыслов. Дескать, у Щусева рука не поднялась снести древний храм, потому и дом такой получился, полукруглый. Утверждают также, что Алексей Викторович замаливал таким образом грехи за строительство мавзолея, потому и включил храм в общий архитектурный ансамбль. А здание стало рукотворным фоном для церкви. Занимательное повествование…

Так это или нет, уже не узнаем. Но и без сопровождающих историю строительства дома сказочных рассказов она сама по себе заслуживает внимания, поскольку здание возводилось в несколько этапов. Начиналось все оптимистично, в середине 1930-х годов, с масштабного проекта комплексной реконструкции Ростовской и Смоленской набережных на левом берегу Москвы-реки. Череда комфортабельных и многоэтажных домов в монументальном сталинском стиле с обширными дворами, прерываемая массивными колоннадами, должна была преобразить здешние места. По тем временам это считалось и красиво, и основательно.